Счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминания о ней? Воспоминания эти освежают и возвышают душу.

«Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, давно выпил свою горячую чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места. Мама говорит с кем-нибудь, и звуки голоса её так сладки, так приветливы! Ты встаешь, с ногами забираешься и уютно укладываешься в кресло. Сладкие грёзы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор, пока не разбудят. Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которым обладаешь в детстве?» - вспоминают многие люди с улыбкой, когда перед ними проплывают такие милые моменты. 

Но дети войны… Кто возвратит детство ребенку, прошедшему через ужас войны? Эти ребята стали взрослыми в одночасье – 22 июня 1941 года, и с той минуты несли на своих хрупких плечах все тяготы войны наравне со взрослыми: сражались на фронте и в тылу, в партизанских отрядах, терпели голод и унижения в концлагерях, гибли от фашистских пуль.

...Родилась моя прабабушка Катя 1 мая 1928 года в семье Шушаковых Григория Артемьевича и Аграфены Ильиничны в с. Бобровка Сузунского района Новосибирской области. Когда ей было три года, умер отец. Мама осталась одна с четырьмя детьми: Иваном, Александром, Клавдией и моей прабабушкой Катей. В голодные 30-е годы, оставив дом, они вынуждены были переехать в Республику Таджикистан, в город Душанбе. Там их и застало известие о начале Великой Отечественной войны.

- 22 июня 1941 года встали рано, как и всегда. Ещё только-только прокричали сонные петухи, - вспоминает прабабушка Катя.  - Наносили воды из речки, собрались завтракать. Но тут вбежала соседка и стала голосить. Мы не сразу её поняли. Она плакала и показывала на динамик, который висел на стене. А когда мама включила его, мы услышали последнюю фразу, произнесённую холодным и тяжёлым голосом Левитана: «…началась война».

Мама тихо опустилась на стул, сложила руки на колени. Слёзы текли по щекам и капали на платье. Мы с сестрой Клавдией и братом Сашей всё поняли, ведь старший наш брат был в армии и служил на Украине.


Тот самый длинный день в году,
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.

Нет, в нашем городе не стреляли, не убивали, не ездили танки, но каждый день приносил людям только страдания и горе. Все как-то сразу будто согнулись под тяжёлой ношей, помрачнели. Каждый день отправляли солдат на войну. Нашего второго брата пока не брали, говорили, что ещё мал. Но он каждый день ходил в военкомат и просился на фронт.

Зима в Таджикистане в 1941 году была самой, наверное, холодной, до  25 градусов мороза. Жили, как и все в эти страшные голодные годы: бедно, голодно, страшно и одиноко. Носить было нечего, есть было нечего. Даже дрова приходилось покупать. Вскоре ввели карточки на продукты. Мы продавали всё, что можно, и собирали посылки брату на фронт. 

Единственной радостью в то время были письма наших солдат.

Эти треугольники сворачивались из бумаги разного цвета и качества, иногда ведь писали просто на обрывках каких-то старых газет или журналов. А заклеивали их хлебным мякишем: его размачивали, получалась липкая, клейкая кашица. Текст письма был написан иногда химическим карандашом, но чаще перьевой ручкой. В этих письмах рассказывал Ваня о том, что бьют они фашистов, продвигаются вперёд, что всё у них хорошо и что очень сильно скучает. Всегда обещал скоро встретиться. Нам давал наказ слушаться и помогать маме. Эти треугольники были разных размеров, но даже самый маленький был нам дорог.

Весной 1942 года забрали и Сашу на дальневосточную границу. Мама очень переживала за сыновей и часто плакала, обняв меня и сестрёнку. Нас она жалела: сама часто голодала, но старалась нас хоть чем-нибудь накормить. 

В начале лета из нашей школы сделали госпиталь для раненых. Везли много солдат. Были и очень сильно изувеченные, тяжёлые солдаты. Но каждый  мечтал поскорее вернуться на фронт, бить фашистов. И желание защитить Родину помогало солдатам, поднимало их с больничной кровати. Многие из госпиталя уходили сразу на фронт.

Этим же летом начался тиф. Слегла сестра, затем заболела и мама. Хлебная карточка выдавалась только на работающего. Для детей - какой-то мизер. Хозяйства нет, в доме ничего нет. Ночью я дежурила у мясокомбината, там хоть и редко, но выбрасывали кости. Кто успевал, тот брал. Варила бульон из этих костей и поила сестру и маму. 

За рекой Душанбинкой были поля с арбузами и кукурузой. Но её ещё нужно было переплыть! Ох и страшно: река глубокая, течение сильное!.. Но дома были голодные сестра и мама, а помощи ждать неоткуда. Нужно было надеяться только на себя. Страх отступал. 

Эту реку переплывала несколько раз, только взять много с собой не могла. Вернувшись на берег, долго лежала. Сил идти не было...  

Карточки совсем урезали. Военкоматы всё призывали и призывали рабочих. В город прибывало всё больше и больше раненых. Маме стало совсем худо, она уже не могла ходить, а сестра вообще не вставала. Тогда я и решила пойти на Текстилькомбинат вместо мамы.  

Меня, четырнадцатилетнюю девчонку, отправили в цех, где разбивали хлопок и лён на волокна. От грохота станков оглохла. Одно ухо глухим так и осталось. 

А через 6 месяцев отправили в ткацкие цеха. Станки были огромные, холодные. С правой стороны стоял барабан, на нём были шпульки с нитками. Эти нити тянулись по всему станку, а между ними постоянно ходил челнок, туда-сюда. За ним нужно было следить внимательно. Обрыв нити – простой в работе. За это очень ругали. Работала на 8 станках, в три смены.

Учили меня работать на станках мастер Фишман  и помощник Гой (имён вспомнить не могу). Поначалу слёз было много, но училась я очень быстро. Дети в это время работали по 11-12 часов, а взрослые по 16. Когда не было сил идти домой, ложилась спать на Текстилькомбинате в проходной, там лежали тюки браковочной нити. Попив кипятка с куском хлеба, шла работать в третью смену. В две недели один раз давали 3 часа свободных для того, чтобы мы могли помыться и постирать бельё. Каждый день в одно и то же время слушали сводку, которую транслировали по всему комбинату. На это время затихали все. Если наши отступали, то все молча, сжимаясь от боли и пряча слёзы, шли к станкам и работали, стараясь сделать ещё больше.

Победы наших солдат вызывали слёзы радости. 

Свой паёк я передавала домой с соседкой. Тётя Поля приходила к своим дочерям за пайками. Вот она брала и мой, относила маме и сестре. Она помогала им, ухаживала за ними, пока я была на работе. На первые заработанные деньги я купила 4 восточных лепешки (они маленькие были), 0.5 литра растительного масла, 2 комка сахара, 1 кг разной крупы. 

Одежда в это время была ветхая, так как шерстяные вещи распускались на нити. Из них вязали рукавички и носки братьям на фронт.

Они редко, но подавали о себе весточку. Эти маленькие треугольники приносили в дом незабываемую радость: «Значит, живы. Значит, обещание своё выполнят». Ни на минуту не сомневались в том, что домой приедут с Победой. 

К лету 1943 года сестра и мама начали поправляться. Лето и осень пережить было легче. В пищу шло всё: крапива, лебеда. Вести с фронта всё чаще приходили радостные.

К зиме 1943 года на комбинате был введён выходной день. В этот выходной нужно было раздобыть и заготовить хворост. За ним ходили в горы, там много орешника. Он охранялся, собирать разрешали только сухие сучья, траву. Жгли кости, которые по-прежнему иногда удавалось найти возле мясокомбината. Зимой 1943 года привезли уголь для свободной продажи. Нам удалось купить в рассрочку 50 кг. Его берегли на случай самых сильных морозов. 

К 1945 году на комбинате уже работали все: и мама, и сестра Клава.

9 мая, как обычно, был рабочий день. Мы с сестрой работали в первую утреннюю смену. Сколько было времени – не помню, но это было утро. Вдруг мастер в цехе выключил рубильник. Станки разом все остановились. Мастер громко кричал: «Все на улицу, важное сообщение!» Люди шли из цехов через проходную на улицу. Там стояла грузовая машина, борта её были опущены вниз. Народ волновался.

На кузов машины поднялся военный и стал говорить приподнятым радостным голосом: «Сегодня ночью с 8-го на 9-е мая была подписана ка-пи-ту-ля-ция! Товарищи! Это По-бе-да!» Сначала была тишина, а потом!..  Как долго измученный народ ждал этого момента. Было все: слёзы, смех, радость, крики. Люди обнимались, прыгали, танцевали. Мои близкие пришли на смену и тоже были у машины. Мама плакала, обнимала нас и приговаривала: «Хоть бы вернулись живыми».

Тяжело было в военные годы, но соседи были друг к другу внимательны. И горе, и радость переживали вместе. Сплочённость соседей осталась и после. Дружно, единым столом справляли Победу. 

Жизнь потихоньку налаживалась. В один из летних дней 1946 года утром мы все сидели на кухне и завтракали. Из окна увидели, что неподалёку остановился автобус и из него вышли два солдата. Мама хотела выбежать на улицу, но ноги у неё подкосились. Она медленно, держась за дверной косяк, пыталась выйти на улицу. Я в это время выпрыгнула в окно и уже обнимала Ванечку!

Брат Саша вернулся домой только в 1947 году. Хоть с фашистами вопрос был решён, с Японией ещё шла война. Он вернулся вечером, когда мы уже ложились спать. У нас была новая калитка, а он сам её открыть не смог. Во дворе послышался шум. Когда мама вышла на улицу, громко закричала: «Кровинушка моя!» 

А потом он долго рассказывал нам о тех тяжёлых днях, когда приходилось особенно трудно, а мы рассказывали ему о себе. Мама не могла поверить в то, что все её дети дома, что мы смогли выжить в эти страшные военные годы.

Когда братья вернулись домой, жить стало легче. Мама больше не работала, после тифа её здоровье стало слабым. Мы с сестрой пошли учиться на машинисток, таково было решение старшего брата. Закончили семилетку, получили образование. 

Замуж я вышла за военного. Ему дали назначение служить в Кёнигсберге (Калининграде), а потом была Чехия, Германия, а потом снова Таджикистан. 

1 мая 2017 года моей прабабушке Кате исполнилось 89 лет. Она плохо слышит, с большим трудом передвигается. Она живёт со своей дочерью, с моей бабушкой Таней, в с. Лобино Краснозёрского района. Каждый год 9 мая она получает поздравления от родных, а ещё ей приходят поздравления от нашего президента. Она ими очень дорожит. У прабабушки двое детей, трое внуков, семь правнуков. Самую младшую правнучку назвали в честь прабабушки Екатериной (ей исполнилось 4 годика). 

Мы все очень любим нашу бабулю, а она нас.

Дети и война… Как несовместимы эти понятия! Каким беззащитным становится ребенок, когда взрослые воюют. Дети войны познали горечь жизни раньше, чем научились понимать эту жизнь.

Дети войны - и веет холодом,
Дети войны - и пахнет голодом,
Дети войны - и дыбом волосы:
На чёлках детских седые полосы.
Земля омыта слезами детскими,
Детьми советскими и не советскими. 
Какая разница, где был под немцами,
В Дахау, Лидице или Освенциме?
Их кровь алеет на плацах маками
Трава поникла, где дети плакали
Дети войны - боль отчаянна!
И сколько надо им минут молчания!     

Слушая истории, наполненные лишениями и страданиями, я как-то на мгновение смогла представить себя на месте тех детей в то время, и мне вдруг стало очень страшно – а что бы делала я, так привыкшая к заботе, опёке и любви своих дорогих родителей?

У моей прабабушки Кати не было радужных воспоминаний о своём детстве. Она не смогла вспомнить ни одной игрушки, ни одного праздника в эти годы... Зато очень хорошо помнит страх, бессилие, отчаяние в те дни, когда мама с сестренкой болели тифом, когда лекарств не было, когда накормить их нечем было. И вспоминать она о том времени ничего не хотела. Было заметно, что каждый тот голодный и страшный день ей приходилось переживать заново.

«Время было очень тяжёлое, страшное и жутко голодное!» – эти слова скажет каждый человек, чьи детские годы опалила война и обожгла слезами и страданиями. Ну а мы обязаны преклонить колени перед подвигом наших прадедушек и прабабушек. Память о тех днях должна жить в наших сердцах.